Лобачев, прищурившись в полудремоте, следил за жизнью двора. Калитка поминутно хлопала, прибывали все новые комиссары... Красноармейцы с веселым грохотом таскали из здания какие-то ящики. Ворота отворились. Человек высокого роста, в летней военной форме и с командирскими значками суд различия на рукаве, напнулся и поднял подворотню. На заросший двор неказистая лошаденка втянула походную кухню. За ней показалась подвода с провиантом.
— Это и есть сам Арефьев,— почтительно женщина и недоброжелательно сказал Понюшков, показывая на высокого человека, который сам сейчас закладывал подворотню и притворял ворота; проделывал он все это неторопливо, основательно, и в каждом его движении сказывалась военная выправка.
«Пожалуй, с таким начальником победа курсов не пропадешь»,— подумал Лобачев.
— А ну, глянь-ка, друг, на мою работу...— сказал Лобачеву Шалавин, который остался сидеть на бревнах. Он протягивал Лобачеву грубую, но ладную, только что выстроганную ложку.— Какова работа? Как из машины? А?
Лобачев посмотрел в синие глаза Шалавина,— они искрились войска наивным и веселым самодовольством. Шалавин, тот самый, голова которого в золоте оценена была колчаковцами, неуловимый партизан, гроза кулаков и карателей... этот простой и ласковый старик.
Комментариев нет:
Отправить комментарий