В сквере.

В сквере девчонки обменялись тетрадями и сидели на лавочке, хмыкая, зачитывая друг другу смешное.
В. Г. Дресвянников расклеил страницы в тетради Маржалеты.
— Тетки! — сказала Нинка Лагутина.— Что пишет Маржалета... Внимание! «Меня пошел провожать Леонард, но мне нравится Коля...»
— Дай сюда,— попросила Маржалета.
— «Но Колю я начала ревновать, как и Юру, к Эмке...»
— Дай сюда! — потребовала Маржалета.
— «Поэтому я переметнулась и заставила себя влюбиться в Леонарда.— Нинка вскочила с лавочки.— И конечно, глупо ошиблась. Со стороны Коли и Юры у меня девяносто девять процентов взаимности».
Маржалета догнала Нинку, отняла тетрадь.
— Но я люблю Сашу. У него есть складной велосипед,— сказала Нинка Лагутина, делая вид, что цитирует по памяти.
— Где тут велосипед? Ну где? — обиделась Маржалета. Она попыталась разорвать свой дневник пополам, но
тетрадка была толстая.
— Подожди, не рви,— сказала Алена.— Все равно кто-нибудь подберет кусочки, прочтет. Надо сжечь.

Но едва он вышел.

Прямо перед собой на столике Алена увидела книги о художниках и на них небольшую бочку из бамбуковых планок, из которых торчали голова и голые плечи негра.
— Эту игрушку я купил на Филиппинах во время круиза... в прошлом году,— сказал В. Г. Дресвянников и, уже уходя, объяснил: — Бочка снимается.
Но едва он вышел, Алена тотчас же поднялась и вышла за ним в коридор, сняла свое пальто с вешалки. Из прихожей через маленький коридорчик видна была кухня: стол, полочка на стене. В. Г. Дресвянников, стоя вполоборота к Алене, наливал из кофеварки в маленькие чашечки кофе. Увидев, что Алена оделась, он поставил кофеварку, вытер полотенцем руки.
— Виктор Григорьевич, меня девчонки на улице ждут. Он медленно вышел из кухни, спросил:
— Девчонки?
— Да. Они просят вернуть альбомы. Извините нас, пожалуйста.
— Я, конечно, верну альбомы. Когда ты сможешь зайти ко мне?
— А сейчас вы не можете отдать альбомы?
— Могу и сейчас,— не сразу ответил В. Г. Дресвянников, постоял, глядя ей в лицо, и медленно пошел в комнату.

Так видоизменяется все.

Те председатели были первыми из тех, о которых несколько лет спустя А. В. Бутурлин, бывший в то время прокурором Узбекской ССР, скажет:
«...в ходе расследования по «хлопковым делам» выявилась причастность к припискам и очковтирательству при заготовках хлопка десятков тысяч руководителей низшего и среднего звена—звеньевых, бригадиров, председателей колхозов, директоров совхозов. Подавляющее большинство из них совершали преступления не из личной корысти, а под сильнейшим давлением вышестоящего руководства, часто оказываясь буквально в безвыходном положении. Учитывая это, мы приняли тогда решение не привлекать к уголовной ответственности этих лиц, несмотря на присутствие в их действиях состава преступления. Освобожденных нами от привлечения к ответственности было действительно много — около 20 тысяч...»
Так видоизменяется все, что произошло с группой Тихова, что произойдет с другими следователями, которых всеми силами будут стараться обвести вокруг пальца.

В разных школах.

В разных школах они называются по-разному: «Песенники», «Бим-бом-альбом» или «Бом-бом-альбом», «Гаданья», «Сердечные тетради». Иногда просто: «Дневник моей жизни». Их заводят девочки в шестом, седьмом классах и бросают, как правило, в девятом. Бросают в прямом смысле — выбрасывают. Если кто-то из девочек пожелает передать мне свой альбом на хранение, передайте, пожалуйста, для меня... Вот Анне Федоровне. Я буду. Я заранее...
— Но у нас, кажется в нашей школе девочки не ведут такие альбомы? — проговорила, напряженно улыбаясь, Нина Алексеевна и пошутила: — У нас нет нежных дев. В нашей школе девочкам некогда сентиментальные стишки переписывать. Они у нас все спортсменки, разрядницы.
— Ну, может быть, несколько альбомов найдутся? Я их заберу, и тогда не будет,— сказал В. Г. Дресвянников.
Зал дружно, хотя и не очень громко засмеялся.
— Найдутся! Во все времена во всех школах были, и у нас найдутся,— сказала Анна Федоровна и подумала: «Вот пришел человек за девчоночьими альбомами.

Решили все-таки проехать.

Решили все-таки проехать на прежнее место расположения ДОПа. Кто знает, если дивизионные тылы эвакуировались недавно, может, оставят «маяк»? Семь машин опять же. А если там нет, придется повернуть восточнее, по старой лесной дороге. Она и на карте имеется. Там наверняка можно нагнать своих.
Расправляя карту и отыскивая нужный квадрат, Григорий выронил листок, который тотчас подал ему Демин. Недописанное письмо к Кире. Где-то очень глубоко в сердце шевельнулась нежность и сейчас же притихла. Не до нежности.
Аккуратно уложив под целлулоидом карту, Григорий быстро поднялся.  Поднялись все. Он скомандовал:
— Встать! По машинам!
Ручеек булькал, шелестел по золотому дну.
— У кого фляги — набрать воды!