четверг, 27 октября 2011 г.

Все трое засмеялись.

boyarski

Все трое засмеялись. В Петре словно мигнула красная лампочка, предупреждая об опасности. Но, он все еще старался сдерживаться, внушая себе, что сегодня особенный день и совершенно немыслимо его чем-нибудь испортить.
— Слушай, парень, отойдем на миг, — сказал он как можно миролюбивей и оттянул Нового за рукав к бревенчатой стене дома. — Хватит тебе петрушку ломать. Ну подлечи свои верхушки, да работать надо. Научишься, человеком станешь.
— Простите, этот процесс непосредственно под вашим идейным руководством будет протекать?— спросил высокий юноша. А Новый опять заговорил нарочито громко. Слова вылетали из него, как под давлением.
— Человеком стать? А где условия? А квартиру вы мне дадите? А право на искренность я в ваших казармах не потеряю?
Услыхав о квартире, Петр напомнил парню, что на заводе он без году неделя, отечество пока ничем не порадовал и на площадь ему претендовать рановато.
— А может, я жениться хочу?—сказал Новый, засунув руки в карманы брючек. — Или мне только при коммунизме будет положено? А я сейчас все хочу. Понимаете, милорд, сейчас!—Он потер себя ладонью по груди.— А на потомков мне наплевать. Что я от ваших потомков видел?
С горечью и гневом Петр вспомнил день, когда этого паразита принимали на завод.

суббота, 22 октября 2011 г.

Глупыш.

gitara

Глупыш, — сказала она. — Игорек глупыш! Ведь я сейчас уйду. Я только принесла бутылочки. Ты же просил, и где эта баба?
Как же благодарен был ей Иван Васильевич за этот материнский отказ от такой редкой и желанной их встречи!
Он, кажется, разлюбил бы ее, если бы она смогла в этот вечер не подумать о мальчике.
Но все это не могло долго продолжаться. Дивизия переходила в первый эшелон. Комполка вызвал Шевелова и велел отправить мальчика в тыл.
— Ну и усыновляйте на доброе здоровье, — одобрил он. — А пока к тетке, в детдом, куда хочешь. Бумагу сочиним. Человека, наконец, отправим! Ну что ты, Иван, маленький, что ли?—прикрикнул Белоус, исчерпав все доводы сейл.
В батальоне все соглашались и все горевали. И Вера тоже горевала. Шевелову было радостно видеть в ней еще смутные черты будущей матери. Он знал — сколько бы ни было у них детей, а первенцем, пробудившим в их душах великую общность ответа за третью маленькую жизнь, всегда останется Игорь.
Они оба провожали Игоря в дивизию. Уезжал он с Петром Алексеевичем, покорившийся, притихший. Вера плакала так, словно это они оставались в тылу, а мальчика отправляли в опаснейшее место. Игорь хмурился, но не плакал. Только когда нужно было уже садиться в машину, бросился на шею сначала к Ивану Васильевичу, потом к Вере — крепко обнял и поцеловал, а лучше в лондон.
Иван Васильевич и Вера ночевали в селе, где стоял штаб дивизии. Вера проплакала долго, уткнувшись в жесткую солдатскую шинель Шевелова.